Читать книгу - "Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна"

– Это он бесится, что ты теперь ему не принадлежишь, – объяснил Лейф, – вот он и хочет до тебя добраться. Поэтому и телефон тебе оплачивает.

Пэкстон пристально смотрел на нее.

– Сабрина, давай мне бонг. Нашей принцессе позвонили.

Маре тотчас же сделалось стыдно за свое сытое детство и роскошь, в которой она выросла. Пэкс прав: до смерти королевы она и была принцессой. А потом сказочный пузырь лопнул. Телефон умолк, но тут же тренькнул снова – сообщение. «Срочно позвони мне», – прочла Мара и нахмурилась. Они с отцом не разговаривали уже… Сколько? Год?

Нет. Это вряд ли. Она точно помнила их последний разговор. Разве такое забудешь?

В декабре 2009-го. Девять месяцев назад.

Мара знала, что он тоскует по ней и сожалеет о своих последних словах. Сообщения от него подтверждали эту догадку. Сколько раз в сообщениях он умолял ее вернуться домой?

Правда, он еще ни разу не писал, что это срочно. И никогда не уговаривал позвонить ему.

Она перешагнула через Сабрину и обошла вокруг Лейфа, задремавшего с гитарой на груди. В кухне висел запах плесени и медленно гниющего дерева. Мара набрала номер отца. Ответил он сразу же – она знала, что отец ждет.

– Мара, это папа, – сказал он.

– Ага, я догадалась. – Мара отошла в дальний угол, где к древнему зеленому холодильнику из 1960-х притулились сломанная духовка и ржавая раковина.

– Ты как, Манчкин?

– Не зови меня так. – Она прислонилась к холодильнику и пожалела – в кухне уже и так было до смерти холодно.

Отец вздохнул.

– Дозрела до того, чтобы рассказать, где ты? Я ведь даже не знаю, в каком ты часовом поясе. Доктор Блум говорит, что эта стадия…

– Папа, это не стадия. Это моя жизнь. – Мара отошла от холодильника. За спиной, в большой комнате, булькал бонг и смеялись Пэкс с Сабиной. Сладковатый дым полз в кухню. – Не тяни уже. Что там стряслось?

– Талли в аварию попала, состояние критическое. Не факт, что она выживет.

У Мары перехватило дыхание. Нет, только не Талли.

– О господи…

– Ты где? Давай я за тобой приеду.

– В Портленде, – тихо ответила она.

– В Орегоне? Я куплю тебе билет на самолет, оттуда рейсы каждый час. – Он помолчал. – Я забронирую тебе билет с открытой датой – подойдешь на стойку регистрации в аэропорту и получишь.

– Два билета, – сказала Мара.

Отец помолчал.

– Ладно, два. На какой рейс…

Мара отключилась, не попрощавшись. В кухню ввалился Пэкстон.

– Чего случилось? Видок у тебя охреневший.

– У меня крестная умирает, – сказала она.

– Мара, мы все умираем.

– Мне надо с ней увидеться.

– Забыла, что она наворотила?

– Поехали со мной. Пожалуйста. Одна я не могу, – попросила она. И повторила: – Пожалуйста.

Он прищурился, и Мара почувствовала, как его взгляд разбирает ее на атомы. Пронизывает насквозь. Пэкстон заправил прядь волос за ухо, утыканное серебряными сережками.

– Какая-то тупая идея.

– Мы ненадолго. Пожалуйста, Пэкс. Я у папы денег попрошу.

– Ладно уж, сгоняю с тобой.

Шагая по маленькому портлендскому аэропорту, Мара ловила на себе взгляды.

Ей нравилось, что так называемых нормальных людей явно коробит вид Пэкстона – готическая бледность, в мочках ушей булавки, а шея и ключицы в татуировках. Этим недоступна ни красота причудливо выписанных татуированных слов, ни тонкий юмор.

В самолете Мара заняла сиденье в самом хвосте салона и пристегнулась.

Она посмотрела в иллюминатор, на размытое отражение собственного бледного лица: выразительные карие глаза, лиловые губы и растрепанные розовые волосы.

Раздался звуковой сигнал, самолет тронулся с места и начал разгоняться.

Мара закрыла глаза, в голове, словно ворон из любимого стихотворения Пэкса, закружились воспоминания. Никогда. Никогда. Никогда.

Нет, ей не хочется вспоминать прошлое. Годами она пыталась стереть эти воспоминания – диагноз, рак, прощание, похороны и последующие долгие унылые месяцы, – однако картинки снова и снова возвращались, пробиваясь из глубин сознания.

Мара вспомнила свой обычный день. Вот она, пятнадцатилетняя, собралась в школу…

…мама вошла в кухню и спросила:

– Ты же не думаешь, что прямо в этом наряде в школу пойдешь?

Сидящие за столом близнецы по-дурацки замерли и уставились на Мару.

– О-оу! – выдал Уиллз, а Лукас закивал так быстро, что волосы упали ему на глаза.

– Обычная одежда. – Мара встала из-за стола. – Мама, сейчас все так ходят. – Она оценивающе окинула взглядом мать – мятая фланелевая пижама, неуложенные волосы, старые тапочки – и нахмурилась. – Уж поверь мне.

– Так ходят разве что в компании сутенера ночью по Пайонир-сквер. А сегодня утро, вторник и ноябрь, и ты школьница, а не гостья на шоу Джерри Спрингера. Если хочешь, давай конкретнее: юбка у тебя такая короткая, что видно трусы, розовые, в цветочек, а футболка явно из детского отдела. С голым животом по школе не расхаживают.

В отчаянии Мара топнула ногой. Именно такой она хотела сегодня предстать перед Тайлером, и чтобы он, посмотрев на нее, подумал не о том, что она малолетка, а о том, какая она крутая.

Мама, словно древняя старуха, оперлась на спинку стула и лишь потом со вздохом села. Она взяла чашку с кофе – с надписью «Лучшая мама в мире» – и обхватила ее обеими руками, точно пытаясь согреться.

– Мара, я сегодня чувствую себя не очень. Давай не будем ссориться. Пожалуйста.

– Вот и не начинай.

– Я и не начинаю. Но в школу ты, одетая как Бритни Спирс под кайфом, не пойдешь. И трусами своими светить там не будешь. Это во-первых. И во-вторых: я твоя мать. В этом доме я босс. Или тюремщица. Иначе говоря, мой дом – мои правила. Переоденься – или придется расхлебывать последствия. Позволь пояснить: ты опоздаешь в школу, лишишься своего драгоценного телефона и покатишься по наклонной. – Мама поставила чашку на стол.

– Ты мне всю жизнь испортить решила.

– Черт, вот ты меня и раскусила. – Мама наклонилась вперед и погладила Уиллза по голове: – Вы пока еще маленькие, так что вашу жизнь я пока портить не буду.

– Мы знаем, мамочка, – серьезно кивнул Уиллз.

– У Мары лицо все красное, – заметил Лукас и вернулся к своей башне из хлопьев.

– Личный школьный автобус Райанов отправляется через десять минут, – сказала мама и, упершись ладонями в столешницу, медленно встала.

Я сегодня чувствую себя не очень. Давай не будем ссориться.

Вот он, первый звоночек. Впрочем, Маре было все равно. Она продолжала гнуть свою линию: закрепляла свой статус в школе, старалась удержать популярность, дружила со всеми, кто хоть что-то из себя представлял.

Пока всю семью не собрали в гостиной.

– Я сегодня была у врача, – начала мама, – вы не переживайте, но я заболела.